Главная страница

Покажи язык. А ты там на печи? Еще все дрожишь? Не смотри, что ты на печи, а на тебе эту одежду, снимай i дыши себе в живот. Но i шубка залубеневшую! Чей это? Твой? - Нет, это Волеччын. - Грейся! С тебя должна выйти семь потов, только тогда ты имеешь право с печи спуститься вниз! Ты мне смотри! Шесть потов сойдет, а ты не слезай. Жди седьмого. - А как же их считать те паты? - С трудом оттащил голос Константин. - Вытирал лоб i жди, пока снова замок. I так до седьмого раза. - Хорошо, только я раньше уйду лошадь убрать. - Не смей! Ничего коне НЕ сделается, если i постоит на свежем воздухе. Коня каждый вецерынар может вылечить. А пусть попробует тебя вылечить! Только я тебя могу лечить! А для этого Оленьке придется в брода купаться. Слышишь? - Слышу, - прохрипел Константин, сцiшваючыся за холодным печной трубой. - А теперь i я должен аптечного взять, так как i я промок i дрожу, как нечистый под крестом. - Он достал из кармана плоскую бутылку i пополам разлила все, что в ней было. - Это мне, а это тебе, парень. Пей, не бойся. Видишь, я не атруцiвся. Это самый чистый в мире аптечный спiрытус! А тебе, малышка, эти пiлюлi, глотать по три в день. На! Глынi первую. Так лежите i меня ждите. А я пойду. Здесь у меня интересы есть на городке. В Дарахвея Трыбуховiча борова пойду старгую. Ты не бойся, в брод больше не полезешь. Меня сам Трыбуховiч заiмчыць назад. Вместе с поросенком. Хе-хе! А, i ты, малый, усмiхаешся! Ну, так я на твоей свадьбе буду играть. I фельдшер вышел из дома. Константин высадiв голову из-под кожуха. От спiрытусу голова его уже кружилась. Он посмотрел на Оленьку. Это же он, этот фельдшер, выдумал, что Оленька смеялась. Это был один из его методов скорее паднiмаць больных на ноги - прекраснейшее лекарство, которое, к великому сожалению, не в почете у наших ученых медиков, лекарство, без которого мало помогают всякие уратрапiны i дiурацiн с папаверынi, даже i тогда, если их смешать вместе , облить магнезiумам-сульфурыкумам i присыпать сверху лакричным порошком. Оленька лежала сцiшывшыся. Открывался вид был ее лицо, розовый i поту. "Неужели у нее i раньше был такой острый нос?" - Думал он, глядя на нее. Сам же он, сколько ни ждал, ни одного пота НЕ подождал. Но ему стало жарко, i понемногу он начал вылезает из-под кожуха. А Оленька даже i не шевелилась. Может она спала? Тем временем фельдшер, веселый, подвижный i склонен к гаварлiвасцi, вошел в дом i сообщил, что уже как следует выбiлася на погоду i что он старгавав в Трыбуховiча кабана. Он все говорил i говорил: - Скоро подъедет Трыбуховiч, i я поеду. Хорошо, что ясно делается. Вы же здесь правцеся i сцеражэцеся ... А, дай Бог память! Или спрятали же вы хотя хорошо те часы i кольца, что тот немец вам оставил? Ведь это, видите, почему я спрашиваю? Знайте, так может вы i не знаете, что он вам оставил, этот немец. Это чистое золото. Вы за это золото можете фольварк купить! Вот что, если хотите знать! Вы теперь богаты! Слышите? Вы богаты! На все Сумлiчы никого нету такого богатого, как вы сейчас! А где вы спрятали это свое богатство? - В ящике в столе. Фельдшер вплоть посмотрел на печь, где абзывався i слушал его Константин Лукашевич, молодой человек, который не знал i последние времена не думал, куда идет его дорога i в какую сторону тянется его жизнь. Каждое фельчарава слово он глотал, как высохший воду. - Как, в ящике? (Фельдшер выдвинул ящик в столе.) Здесь, рядом iржавага вилке, погнуты ножницы, изъеденный мышами клубка ниток, среди сожигаемых гвоздей, каких-то старинных ножей i тряпок с павтыканымi голкамi, среди всей этой ерунде, вы прячете свой способ чтобы жить? О, золотая цепочка от часов впутан в iржавы вилку! (Фельдшер был слишком гаварлiвы, видимо, i в Трыбуховiча он лечился от холода.) Так слушайте! Это не только простое богатство. Тут еще, у этих колец i часов, человеческая душа такой танец справiла, так что след от этого на чужую душу